У каждого человека, наверное, есть свой любимый персонаж в Библии. То есть, конечно, мы все любим Иисуса Христа, просто потому что его невозможно не любить. И мы любим Его тем больше, что видим Его в сравнении с теми другими людьми, которые окружали Его в Его земной жизни. Иногда нам кажется, что свет Его святости слишком ярок и ослепителен для наших слабых глаз, и тогда мы обращаемся к другим персонажам Евангелия, которые светят нам как бы отражённым светом. Каждый из апостолов, например, отражает в своих словах (Посланиях) и делах (Деяниях) особые черты Христа, и нам подчас бывает легче приблизится к Нему, как бы через них именно потому, что в них мы узнаём самих себя. Для одних это – Пётр, падающий и поднимающийся. Для других – Павел, неустанно и бесстрашно ищущий пути для благовестия к каждому сердцу. Для меня лично это – апостол Фома. Наверное, это потому, что, насколько я могу помнить, с самого раннего детства моя бабушка постоянно называла меня "Фомой неверующим": "Говорила я тебе – не суй ножницы в разетку! Говорила я тебе – не подходи близко к этой собаке! Говорила я тебе – не свешивайся из окна седьмого этажа!... Вот, Фома неверующий!" Во всём мне хотелось убедиться самому, лично и непосредственно. Имя Фомы стало для меня чуть ли не бранным, и только многие и многие годы спустя я узнал, что на самом деле апостол Фома является истинным героем веры, проповедовавшим Евангелие спасения в Восточной Индии и принявшим, как и большинство Христовых учеников, мучиничество за свою веру (память – 6 октября). Вот тебе и неверующий!

Давайте прочтём о нём в Ин. 20:24-29

Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие.

Один мой хороший друг, учёный-физик, однажды спросил меня: "Зачем людям может быть нужна вера, если им дано знание? Как можем мы, обладая разумом, довольствоваться верой?" Признаться, этот разговор возник у нас не случайно, и я уже давно ждал от него подобного вопроса. Мы с ним были знакомы вот уже несколько лет, и у нас обоих было немало случаев убедиться в том, что мы оба — люди вполне практичные, здравомыслящие и, следовательно, разумные. Будучи Христианином, я, естественно, не мог не желать, чтобы этот дорогой моему сердцу человек обратился к Богу и обрёл вечное спасение своей душе.

Однако, если бы я вдруг решил изложить ему по памяти "четыре духовных закона" или зачитать из Писания, скажем, Ин. 3:16, то на него это, вполне вероятно, произвело бы самое неблагоприятное впечатление. Кому-кому, а уж ему-то было отлично известно, насколько замысловат и многосложен мир, и допустить, что превечный замысел спасения может быть изложен простым текстом на одном листе бумаги, было бы для него чрезвычайно трудно. С другой стороны, Библия, с содержанием которой он был знаком, как и всякий уважающий себя русский интеллигент, не обладала для него никаким особым авторитетом по сравнению, скажем, со Кораном или Ведой, да и сам факт её древности говорил ему скорее возможной устарелости её истин, чем о их неизменности.

Две вещи на земле могли повлиять на его мнение: научные факты и произведения искусства. Всю свою жизнь он занимался добыванием, проверкой, анализом, сравнением и классификацией различной информации об атомарном и суб-атомарном строении мира. Компьютерная база данных, описывающая поведение микрочастиц, которой он оперирует в своей работе, поистине колоссальна, и она постоянно пополняется по мере того, как в неё стекаются данные с тысяч приборов, установленных на десятках ускорителей во всём мире, не останавливающихся ни днём, ни ночью. И каждое такое показание — неопровержимый научный факт, объективно засвидетельствованный приборами. Даже списав на техническую погрешность определённый процент полученных данных, учёный получает возможность делать обобщения и выводить закономерности, с высокой долей вероятности отражающие истинное положение вещей в природе.

Такая методичность и даже дотошность высокой науки, на первый взгляд, должна была быть совершенно несовместима с искусством, где всё так спонтанно, непредсказуемо и алогично. Мой друг, однако, был весьма тонким ценителем и живописи, и литературы, и музыки, и просто здорового житейского остроумия. Прекрасное, изящное и гармоничное служило для него не менее авторитетным свидетельством истинности, чем те же показания датчиков.

Сделав это наблюдение, я невольно задался вопросом: нет ли чего-то общего между этими, казалось бы, столь разными взглядами на жизнь? Не обладает ли естественнонаучное мировоззрение каким-то качеством, свойственным так же и эстетике? Ведь не случайно же среди выдающихся учёных так часто встречаются люди, одарённые вместе с тем и необыкновенно тонким художественным вкусом. На мой взгляд, этим общим знаменателем для обеих отраслей человеческого знания является то, что называется свободой воли, а точнее, её отсутствием. Ни в научной деятельности, ни в общении с искусством моему другу не приходится делать выбор совершенно самостоятельно, т.е., выносить решение об истинности того или иного факта на основании осознанно свободного выбора. Ни в том, ни в другом случае он не делает его в силу исключительно своего собственного разумения и благоволения.

Естественнонаучные данные заставляют человека согласиться с ними, даже если это противно его личным убеждениям, его жизненному опыту или интуиции. Законы научного мышления сформулированы таким образом, чтобы не оставить за учёным ни малейшей свободы выбора. В академической среде считается едва ли ни дурным тоном, заявлять о своём собственном мнении или предпочтении. Всё, что может себе позволить учёный, это — представить собранные им данные, выстроив их таким образом, чтобы его аудиторииничего не оставалось, как согласиться с его выводом. Утверждение принимается в качестве истинного, если оно подтверждается достаточным количеством внутренне непротиворечивых данных, которые должны буквально припереть оппонента к стенке, и тогда он, не будучи в состоянии выставить сколько-нибудь серьёзных контраргументов, таким образом, невольно соглашается с предлагаемыми выводами. Ему фактически даже не приходится принимать никакого собственного решения, ибо, как принято считать в науке, "данные говорят сами за себя".

Любопытно, что в искусстве, при всей его кажущейся противоположности научному мышлению, действует тот же самый закон подневольного согласия  или, проще говоря,убеждения. Люди, в силу врождённой способности или воспитания чуткие к искусству, умеют настолько отдаться власти изящного слова, жеста, звука, цвета или ритма, чтогармония формы зачастую становится для них абсолютным залогом истинности содержания. Невыразимое никакими словами эстетическое наслаждение и восторг от прикосновения к произведению искусства свидетельствует их душе с не меньшей силой и неопровержимостью, чем – в научной среде – на них подействовало бы скурпулёзнейшее логическое построение.

Дело, вероятно, в том, что и та, и другая сферы человеческих интересов и увлечений (наука и искусство) отмечены одним и тем же признаком – максимально возможным для разумного человека отказом от ответственности за осознанно и продуманно принимаемое им решение и от самоотверженного посвящения этому решению всей своей жизни. Научное мышление в такой же точно мере, как и эстетическое восприятие, требует от человека отвержения своей воли в пользу той или иной, внешней по отношению к человеку, силе, будь то непреодолимое давление фактов или сокрушающее душу чувство.

Ни за одно своё решение ему не приходится отвечать лично, и ни в одном из них им в дальнейшем не приходится раскаиваться, ибо ни одно из них он не принял сам, но был вынужден принять, уступив подавляющему его собственные силы воздействию. На случай ошибки имеются надёжно подготовленные рубежи отступления: учёного могут подвести приборы или нелепая случайность, эстета могут увлечь эмоции и образы. Но ни тому, ни другому не приходится винить самого себя, ибо само понятие вины оказывается в таком случае едва ли применимым и уместным. Оно оно может относиться лишь к решению, принятому человеком по свободному и осознанному выбору, т.е., по вере. Однако возможно ли это? И существует ли тот голос, который не диктует человеку свою волю извне, а принадлежит ему самому? Христианство заявляет, что да, существует, и этот свой собственный голос человек способен и даже обязан отличать от всех остальных, ему лично не принадлежащих.

Для того чтобы лучше разобраться в этом, следует, наверное, сначала выяснить смысл некоторых понятий и терминов, введённых нами в оборот. Начнём мы, пожалуй, с веры. Согласно Писанию:

Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Евр. 11:1

Другими словами, вера это – решение или выбор, сделанный свободно (т.е., без принуждения), осознанно (т.е., с сознанием ограниченности своего знания) и ответственно (т.е., с решимостью действовать в соответствии с принятым решением). "Верую" – значит буду действовать так, как если бы то, о чём я знаю так мало, было мне известно совершенно и доподлинно, ибо так подсказывает мне мой внутренний голос, моя душа, моё сердце.

Понятие "души" в свою очередь определяется нами как  орган осуществления выбора и принятия решения. В разных людях и в разных обстоятельствах различные составляющие душевной жизни человека (разум, чувства, воля) проявляются в различной мере и степени с преобладанием той или иной из них за счёт ослабления других. Отсюда происходит и то великое многообразие человеческих характеров и личностей наряду с объединяющей всех нас способностью к вере. Одни люди приходят к вере в Бога, восхищённо слушая "Литургию" Рахманинова, другие – критически исследуя философию Декарта, третьи – не видя и не слыша ничего, кроме подавляющего личного горя или всеобъемлющей радости.

Христианство полагает также, что человеку всегда предоставляется не только полная свобода в выборе решения, но и (не менее обязательно) – осведомлённость, достаточная для того, чтобы этот выбор сделать правильно. В душе своей человек всегда способен найти либо одобрение, либо порицание каждого своего шага и каждого принятого им решения, а следовательно, не должен и не может искать оправдания своим ошибкам в подневольности или бессознательности сделанного им выбора. Поступая по вере в это внутреннее чувство, человек берёт на себя полную ответственность за последствия сделанного им выбора, признавая вместе с тем существование неминуемых противоречий между различными подтверждающими и опровергающими правильность этого решения доводов.

Чем же отличается такое христианское сознание от рассмотренных нами выше образов мышления (научного и эстетического)? Вероятно, лишь тем, что оно честно предполагает за человеком способность и даже обязанность принятия собственного решения, а, следовательно, полную личную за него ответственность. Иудейское мировоззрение полагало всякое без исключения знание – моральным,  т.е., имеющим Божественное происхождение и, стало быть, неотъемлемо включающим в себя элемент личной ответственности человека за его утверждение, сохранение, передачу и применение. Христианство наследовало этот образ мышления и пронесло его через столетия, неустанно напоминая о нём всякому, кто пытался спрятаться от него за лозунгами об объективности науки или чистоте искусства.

Как часто мы, Христиане, слышим от неверующих обвинения в безумии, в том, что мы отвергли доводы разума и погрузились во тьму иррациональных и бессмысленных предрассудков. И как часто мы, не находим ничего лучшего, как сокрушённо развести руками, слыша доводы, в свою очередь, кажущиеся нам до последней степени наивными и неразумными. Ну, как объяснить человеку, в простоте душевной признающемуся вам, что он «не то, чтобы отрицал Бога, но – просто нейтрален в отношении религии», что подобнаяпопытка уйти от выбора, в свою очередь, является самым что ни на есть настоящим выбором? Не признавать за Богом Его бытия и, соответственно, Его роли и места в жизни человека как раз и значит – отрицать Его, отказывать Ему в том, что Ему принадлежит по достоинству и по праву. Полагать себя при этом в каком-либо смысле «нейтральным», «не имеющим определённого мнения» или даже «уважающим чужие убеждения» – то же самое, что не придать большого значения мосту, по которому вы переходите пропасть, и шагнуть через его перила. “Рече безумен в сердце своем: Несть Бог!” (Псалтирь 13:1).

Совершенно непонятно, почему такое решение может представляться мыслящему человеку более рациональным и основательным, чем откровенное признание или откровенное отрицание Бога. Впрочем, может быть, в том-то и дело, что не столько само по себе признание бытия Божия представляет из себя затруднение для такого «разумного» человека, сколько – тот самый существенный вывод, который неизбежно вытекает из этого решения: если Бог есть, то Он – Господь мой. Ибо в том-то и состоит Божие откровение человеку, что, во-первых, Бог есть, а, во-вторых, что это – не человек, что Он отличен от всего остального сущего на свете, что Он свят (т.е., буквально, Он – иной, особенный, неравный), а, следовательно, превосходит нас, смертных, и господствует над нами. Можно ещё более или менее безопасно для своей репутации в академических или деловых кругах заявить о своей готовности допустить существование «некоей высшей субстанции», но уступить этой "субстанции" господство над собой оказывается зачастую труднее, чем согласиться на логически совершенно невозможный нейтралитет.

А, может быть, и на самом деле, этого выбора можно не делать? Живут же люди и не задумываются ни над какими теологическими вопросами. Просто растят детей, трудятся и отдыхают, и, если никто не пристаёт к ним с навязчивыми проповедями, то так и умирают, не решив ни для себя, ни для других этой жизненной дилеммы. И живут при этом зачастую вполне добропорядочно и как будто весьма благополучно. Мало того, именно устремлённость к благополучию и добропорядочности делает этих людей настолько занятыми и настолько поглощает всё их время и внимание, что для поисков ответов на все эти вопросы у них просто не доходят руки.

А то, может, и вовсе обойтись без веры, то есть, как это часто говорят в естественнонаучном мире – довольствоваться одними только фактами? Возможно ли это – собрать достаточно фактов, чтобы личного решения об истинности вытекающего из них заключения было выносить уже совершенно не надо? Могут ли факты приводить к выводу неминуемо и неизбежно, помимо всякого вмешательства человеческой воли? Казалось бы, да – ведь наука тем и занимается, что выводит законы, действующие объективно и независимо от человеческого сознания. Многократно повторённые опыты и безукоризненная логика, казалось бы, совершенно исключают необходимость какого-либо «человеческого элемента». 

Однако ни тот, ни другой (и обывательский, и высоконаучный) из приведённых только что обходных манёвров вокруг ключевого вопроса человеческой жизни не выдерживают никакой серьёзной критики. Помните, в старом фильме "Берегись автомобиля", эстонский пастор-Банионис говорит автомобильному воришке Деточкину-Смоктуновскому: "Все верят в Бога. Одни верят, что Он есть, другие – что Его нету". И именно через эту личную веру Господь по милости своей дарует нам спасение. И так уж Он устроил этот мир, что третьего – не дано. А поэтому никакого смысла не имеют слова: "я ещё не готов уверовать" или "я – на пути к вере". Вы – уже веруете, т.е. ваша душа уже приняла то или иное решение, и по нему вы уже сегодня (а не когда вы умрёте) судимы Богом.

И это не беда, если мы подобно Фоме "неверующему" будем постоянно и испытывать свою веру, ища ей всё новые и новые утверждения и, таким образом, укрепляясь в ней. Беда, если мы подобно Иуде, отвергнем Христа, ища оправдания своему неверию в каком-то ином "благе": будь то тленное материальное богатство или не менее тленная земная слава. Эта моя проповедь обращена к в равной мере и к тем, кто полагает себя верующими: не бойтесь испытывать свою веру – подобно булатной стали она закалится в испытаниях,– и к тем, кто называет себя неверующими: бойтесь искушать Бога своим неверием в Него. Обратитесь к Нему сегодня и сейчас, и Он наградит вас силой, богатством и властью, о которых вы и не мечтали.

Истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: `перейди отсюда туда', и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас(Мат. 17:20)

Аминь.