Меня часто спрашивают, откуда у меня такая фамилия? Учась в школе – обычной Советской школе – я, помнится, ужасно стеснялся её: так легко было с моей фамилией стать предметом насмешек и поддразнивания. Перейдя в четвёртом классе в новую школу, я был тут же прозван обидным и унизительным прозвищем, зачастую доводившим меня до слёз. Представьте себе школьный коридор во время перемены, и какой-то задира и драчун окликает меня: «Эй, Христос!» А я делаю вид, что не слышу, и что меня это не касается, а он кричит всё громче: «Христос! Христос!» И вот уже весь класс смотрит на меня и ждёт, как я на это отреагирую. А я – с горящими ушами и потными ладонями – готов сквозь землю провалиться, лишь бы кончилась эта мука, это оскорбление, это позорище. «За что мне это проклятие?»– думал я про себя: «У других – фамилии как фамилии, а меня вот уж наградили родители!»

Про фамилию меня и сейчас нередко спрашивают. Жаль только, что никому не приходит в голову даже в шутку обозвать меня тем святым и великим именем, которого я так стыдился. Не без содрогания читаю я теперь слова из Лук. 9:26: «Кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов». И уши горят и ладони потеют у меня при этом не от стыда за Него, а от стыда перед Ним. И совсем иначе я теперь отношусь к своей фамилии, с готовностью произнося её при каждом удобном случае. И, конечно, дело не в том, чтобы я хоть сколько-нибудь кичился ею: мне лично она не придаёт ни на йоту достоинства или чести. Ведь я её не заслуживал в состязании, не зарабатывал тяжким трудом, не вымучивал и даже не выигрывал в лотерею. Она мне досталась от родителей в память о них и в назидание: чтобы помнил я своего деда протоиерея Александра Воскресенского, расстрелянного НКВД за его веру во Христа; чтобы помнил я отца своего Владислава Александровича Воскресенского, через всю свою тяжелейшую жизнь пронесшего сокровенно и трепетно в своём сердце веру в Бога, зароненную дедом; чтобы я помнил маму, родившуюся в первые послереволюционные годы и в их честь названную «Марсельезой», но откликнувшейся на Божий призыв и крестившейся под именем Марии.

У меня – значимая фамилия. В классических пьесах персонажам давались имена, с одной стороны, раскрывающие особые черты их характера, а, с другой, как бы побуждающие героя вести себя соответственно своему фамильно-родовому призванию. Во всяком случае, мне бы очень хотелось, чтобы так было и со мной. Ведь это, согласитесь – не только честь, но и немалая ответственность – служить людям в качестве напоминания о самом невероятном и самом восхитительном чуде из когда-либо совершённых Господом на земле – о воскресении. Причём, если другим людям для того, чтобы начать свидетельствовать о Господе иногда приходится как-то подводить разговор к этой теме, то мне для этого достаточно просто представиться. И я уже предвкушаю следующий за этим вопрос: «А откуда у вас такая фамилия?» Я рад, что вы спросили. Происходит она от одного удивительного события, происшедшего много-много лет назад как раз об эту пору – весной. Впрочем, о том, что оно произойдёт, когда и при каких обстоятельствах, довольно подробно было известно задолго до этого. Ещё пророки Ветхого Завета предсказывали:

«Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его. Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благоуспешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих и грехи их на Себе понесет. Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем» (Ис. 53:9-12)

Сквозь года и столетия пророку является эта картина: как Христос будет предан смерти, но, принеся эту жертву умилостивления, Он будет наделён «частью между великими», «Он узрит потомство долговечное» и будет «благоуспешно» исполнять волю Господню, ...что делать было бы весьма затруднительно для мёртвого, но вполне подобает живущему. То есть, речь здесь идёт о Христе, воскресшем и восторжествовавшем над узами смерти. Но ведь это совершенно невероятно! Где это видано, чтобы смерть возвращала свою добычу? Как это возможно, чтобы естественный природный процесс от жизни к смерти вдруг обратился вспять? Может быть, существует какое-то иное объяснение тому поистине невообразимому факту, что, казнённый на глазах у множества людей и погребённый в согласии со всеми требуемыми традицией обрядами, Христос спустя несколько дней оказался жив и невредим?

История знает несколько таких попыток – избежать признания невероятного факта Христова воскресения путём создания ещё более невероятных и неправдоподобных гипотез и предположений. Будто не умер Он на кресте, а только потерял сознание и, очнувшись в склепе, распутал пелена, отвалил камень от входа, усыпил стражу и – вуаля! – явился множеству народа не просто едва выжившим, а ещё и поздоровевшим. Или будто ученики Его, только что разбежавшиеся кто куда в трепете и отчаянии, вдруг ни с того, ни с сего набрались храбрости настолько, что выкрали из-под носа у свирепой Римской стражи тело своего Учителя, чтобы потом не только распространять о Нём заведомую ложь, но и самим поверить в неё настолько, что ни пытки, ни преследования, ни казни их в ней не переубедили. Поразительно, насколько может разыграться человеческая фантазия и насколько далеко увести человека от реальности, если он по той или иной причине откажется признать всего только один её факт истинным!  

Мой профессор в Семинарии как-то сказал: «Люблю спорить с неверующими: слабость их доводов как ничто другое утверждает меня в правоте моей веры». С почти мазохистическим удовольствием перечитываю и я в свободные минуты какой-нибудь политиздатовский «Словарь атеиста», и просто не могу не умилиться инфантильной беспомощности и убогости приводимых в нём аргументов. Но более всего меня, конечно, поражает не то, что факту воскресения Христа из мёртвых не находится достойного хоть сколько-нибудь серьёзного внимания «альтернативного» истолкования, сколько то, что сам этот факт, похоже, костью стоит в горле каждого атеиста и агностика и не даёт покоя. Им, по-видимому, кажется, что стоит им так или иначе «разделаться» со Христом воскресшим, и Христос беспорочно родившийся, Христос присноправедный, Христос предвечный, премилостивый и преблагой уже не будет представлять для них никакой проблемы – мало ли было на земле праведников, мало ли было в истории мудрецов, добряков и идеалистов!

И в этом они, безусловно, правы – не воскресни Христос в полном согласии со Своим обетованием, не яви Он нам Своим собственным примером реальность жизни после смерти, все Его учения, вся Его праведность, все Его исцеления имели бы не больше права на существование, чем любые другие доктрины и мировоззрения. Ведь и исцелиться воможно без Христа, выпив таблетку или пройдя медицинскую процедуру – но потом-то мы всё равно умрём. Можно следовать букве Закона с фарисейской дотошностью или, наоборот, пренебрегать «условностями» и предаться произволу – дескать, «однова живём»; можно достичь высокого общественного положения и признания, скопить и растратить огромные богатства, испытать самые острые ощущения в течение краткой земной жизни – и всё это вдруг и навсегда потерять со смертью.

Жизнь человека, ограниченная лишь её земным периодом, «чёрточкой между двумя датами», просто не достойна ни труда, ни стараний, ни лишений, ни страданий, ни, вообще, каких-либо усилий. Всякая ценность – любовь, красота, доброта, справедливость, знание, слава – представляется совершенно абсурдной в отсутствии вечности. Альбер Камю, французский писатель и философ ХХ века сказал: «If not only I am going to die and not only everybody is going to die but the whole world is going to die, then why bother creating anything beautiful?» («Если не только я умру, и не только все умрут, но и весь мир умрёт, то зачем пытаться создать что-либо прекрасное?»). Всю свою жизнь и весь свой талант употребил Камю на преодоление этого страшного и неотвратимого парадокса: между стремлением человека к красоте и – в отсутствие Христа – бессмысленностью всякого творчества.

Как хочется нам продлить «прекрасное мгновенье» за пределы нашей ограниченной земной жизни, вслед за Фаустом приказать ему остановиться, обессмертить то, что для нас представляется ценностью! В бронзе, в камне, в слове, в звуке, в своём потомстве, в завещаниях и наследствах люди стремятся увековечить тот краткий миг, каким является их личная жизнь в сравнении с вечностью, всё по той же причине: чтобы краткая и подчас нелёгкая жизнь наша обрела смысл и перестала казаться – в отсутствие вечности – чьей-то жестокой и неумной шуткой. И в этом стремлении увековечиться, опять-таки, фантазия человека, отвергшего факт Христова воскресенья, начинает творить мифы и производить химеры, гораздо более угрюмые и гораздо менее правдоподобные, чем само Пасхальное чудо. Стоит лишь вспомнить попытки Советской власти обессмертить бренные останки своих вождей и навязывание массовому сознанию своеобразного культа паломничества к их далеко не святым «мощам». Или, уже по сю сторону океана, бытующие среди поклонников Элвиса Престли легенды о том, что, «король рок-энд-ролла», якобы, не умер от приёма лошадиной дозы наркотиков, но продолжает являться то здесь, то там, возбуждая всё новые слухи и легенды, одна причудливее, нелепее и смехотворнее другой.  

Это стремление каждого человека к преодолению своей конечности и, таким образом, обретению смысла своего существования, очевидно, присуще нам изначально и заложено в самую сердцевину нашего сознания и самосознания. Как только ребёнок или молодой человек осознаёт себя личностью, т.е., не просто центром и пупом всей вселенной, но и её частью, обладающей определёнными общими с ней чертами, определённой в ней ролью и определённым в ней местом – так неминуемо и неизбежно задаётся он всё тем же вопросом: что с ним будет потом, по окончании земной жизни? И если в ответ на этот порыв к вечности и бессмертию мир, школа, семья и ближайшее окружение не предлагают ничего, кроме материалистического «всё произошло из праха и всё возвратится в прах» (Екк. 3:20), или, чуть более модного нынче «feels good to you – go for it» («раз тебе нравится, значит, тебе это подходит»), то немудрено, что среди молодёжи (да и не только молодёжи) зарождается циническое разочарование в жизни и даже отвращение к ней. Формы и внешние выражения этого процесса – от эскейпизма и социального протеста, до самоубийства и наркомании – исторически изменчивы, но корень его – всё в той же неизбывной жажде личного бессмертия, которое только и способно придать каждому дню нашей жизни, каждому нашему дыханию, каждому нашему шагу и решению смысл и достоинство.

Эти же самые вопросы, которыми задаются и молодые люди, и умудрённые опытом старики в наши дни в современной России или Америке, точно также волновали и молодых, и весьма почтенных иудеев, греков и римлян тысячи лет назад. И факт воскресения Христова служил и продолжает служить тем краеугольным камнем веры, на котором зиждется не просто христианская доктрина, и не просто вероисповедальная практика того или иного народа, а само человеческое стояние перед Богом, его отношение к жизни и смерти, смысл и содержание его бытия. Апостол Павел посвятил этому, может быть, самые пламенные строки из всех его посланий. Послушайте, с какой смелостью он ставит этот вопрос, и с каким пафосом призывает каждого из нас честно ответить самому себе и Богу, воскрес ли Христос: 

«Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших. Поэтому и умершие во Христе погибли. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его»(1 Кор. 15:12-23).

Итак, если Христос воскрес, то всё остальное (Его учение, Его чудеса, Его обетования, Его заповеди и т.д.) имеет смысл и становится на свои места. Если нет, то всё остальное (Его учение, обетования, и т.д.) оказывается клеветой на Господа и богохульством. Или – или, третьего не дано.

Заметьте при этом, что не сам Павел как бы задним числом устанавливает эту зависимость, в попытке оправдать своё упорство и неколебимость в вере. Ещё до самого воскресения, задолго до Павла, совершенно независимо от него и совершенно неизвестные ему люди провозглашали абсолютно ту же самую идею: наше спасение целиком и полностью зависит от того, воскрес Христос или нет. 

«Проходящие же злословили Его, кивая головами своими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста. Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили: других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мат. 27:39-42)

«Проходящие», т.е., праздные зеваки и даже первосвященники, книжники, иудейские старейшины и фарисеи, которых уж никак нельзя было бы заподозрить в симпатиях ко Христу, признавались в своей готовности принять спасение из пронзённых рук Мессии... если только Он воскреснет. Во всяком случае, им так казалось: ведь нельзя же на самом деле не поверить в Божественность Того, Кто сумел предсказать не только Свою смерть (это, допустим, удавалось многим), но и Своё воскресение из мёртвых. Поставив Христу такую высокую «планку» для доказательства Его Божественности, они, вероятно, полагали, что этому несчастному, поруганному и мучительно умирающему на кресте, провозгласившему себя Царём Израилевым, достигнуть её уж никак не удастся. А значит, вероятно, думали они про себя, все эти Его разговоры о смирении, покаянии, любви и прощении останутся разве лишь в качестве очередного фольклорного мотива, очередной сказки про доброго царевича. А за ними, хранителями, учителями и последователям Закона останется нелёгкая, но почётная обязанность назидания народа, соблюдения его в чистоте и порядке, раздаяния ему прощений, благословений и прочих даров, якобы, от имени и, будто бы, по поручению ...Того самого Господа, Которого они только что предали на распятие. 

Как часто и мне приходится слышать нечто подобное: «Откуда ты знаешь, что всё было именно так, как описано в Евангелии? Ведь тебя там не было! Мало ли, что можно написать! Вот, если бы я своими глазами увидел воскресшего Христа, тогда бы – другое дело». Знакомые речи? С незначительными вариациями они звучат вот уже в течение нескольких столетий разными голосами и на разных языках. Звучали они до Христова воскресенья, звучали при самом Его распятии, звучат и поныне. И Христос отвечает на этот вызов, свидетельствуя о Себе сегодня так же ярко и неоспоримо, как и почти два тысячелетия назад, воскресая в душах людей и воскрешая их от смертной жизни к бессмертию.

Почему же тогда не во всех и не сразу свидетельство воскресения производит эту живительную перемену? Почему для одних это чудо (а чудом оно быть не перестаёт!) – является логической и естественной кульминацией всей предыдущей истории мира, славным и радостным осуществлением Божиих обетований, проречённых Его пророками на протяжении многих столетий; а для других – камнем преткновения, очевидной, но труднообъяснимой аномалией, которую они и рады были бы проигнорировать, если бы не сами же (как следует из только что приведённого стиха) призвали её на свои головы:  

«Пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мат. 27:42)

 Что же они не уверовали? Удивительно? Увы, нисколько – ибо Сам же Христос за несколько дней до Своего воскресенья с точностью предсказал, что будет происходить со многими из тех, к кому Он явится воскресшим из мёртвых. Давайте вспомним притчу о Лазаре Убогом, по смерти отнесённом ангелами в Рай, и о богаче, в адский муках упрашивавшего Авраама послать Лазаря для свидетельства в дом отца его: 

«Ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лук. 16:28:31).

О ком говорит в этой притче Христос устами Авраама? Не о Себе ли самом, воскресшем из мёртвых? И не о тех ли фарисеях, которые ставили воскресение условием для признания ими Его Божественности? И не о нас ли с вами, отвергающих Бога вопреки самому яркому и неоспоримому доказательству, которое только возможно на свете?

Впрочем, если вам кажется весть о Христовом воскресении невероятной и неправдоподобной, то не слишком расстраивайтесь по этому поводу. Во-первых, вы – в хорошей компании: сами апостолы Христовы уверовали в Его воскресение далеко не сразу: 

«Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он жив и она видела Его, - не поверили. После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение. И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили. Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили» (Мк. 16:9-14)

Обнаружить себя в числе неверующих ещё не так страшно – все там были, даже апостолы. Главное, не остаться в нём, подобно одному из них по имени Иуда. Вся его беда (и вина перед Богом!) не в том, что он усомнился во Христе, а в том, что он в этом сомнении не раскаялся. Только это и отличает Иуду от других апостолов, и это единственное отличие стоило ему жизни – вечной жизни. Не знаю, впрочем, насколько это вас утешит, а поэтому постарайтесь не задерживаться на этапе недо-верия и смелее делайте тот шаг истинной веры, которого от вас ждёт Господь.

И второе, не слишком смущайтесь видимым неправдоподобием или невероятностью факта Христова воскресенья. Правда сплошь и рядом имеет свойство выглядеть неправдо-подобно, и, наоборот, ложь очень даже часто маскируется именно в подобие правды. Самые глубокие мировые истины и законы большинству людей, впервые их услышавших, казались бредом сумасшедшего (а, подчас, так и было) и абсолютной бессмыслицей именно потому, что они шли вразрез с удобной и устоявшейся рутиной людского мышления. Если мы вспомним самые яркие моменты истории человеческого гения, то невольно отметим эту закономерность: чем радикальнее открытие, тем ожесточённее и дольше оно пробивало себе путь к свету. Я ни в коем случае не хочу сказать, что всякое безумие гениально, но всякий гений почти всегда хоть немножко ...не от мира сего.

Воскресение Христово в этом смысле стоит как бы на самой вершине проявления человеческой гениальности, ибо являет собой одновременно наивысшую точку, доступную человеку, и, максимальное приближение к человеку высшего, Божественного начала. Немудрено, стало быть, что эта высота нам кажется недостижимой, невероятной и неправдоподобной. Так оно и должно быть.

Дело ведь даже не в том, насколько очевидным и соответствующим нашему представлению о мире нам кажется то или иное событие, а в том, какое значение и влияние это событие способно оказать на нашу с вами жизнь. При этом опять-таки, события и явления исключительные и из ряда вон выходящие имеют тенденцию играть в нашей жизни как раз самую, что ни на есть, ключевую роль, а поэтому не верить в них лишь на основании того, что они уж очень «того», маловероятные, значит уподобляться той старушке, которая отказывалась летать на самолётах, потому что они падают. Когда же её попытались переубедить, заявив, что падает-то один самолёт на сто миллионов, то она, нисколько не смутившись, ответила, что летают они на такой высоте и с такой скоростью, что и одного будет вполне достаточно.

Действительно, Христово воскресение является событием совершенно уникальным в истории мира, но значение его так велико и всеохватно, что не верить в него значит отвергать не просто одну из истин этого мира, но навсегда закрывать для себя двери в мир иной – вечный и блаженный мир с Богом. Не случайно же в момент Христовой смерти свидетелям её было дано явление того, что грядёт следом:  

«Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух. И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим» (Мат. 27:50-53).

Про кого говорится в этом видении? Про Христа воскресшего? Про святых воскресших с ним? Может быть, это – про нас с вами? Если, конечно, Христос воскрес. Воистину воскрес.